Евгений Белецкий
ВЛАДИСЛАВА БРОНИЦКАЯ И ЕЁ КРУЖЕВНЫЕ СЛОВБУЛЫЖНИКИ
О том, что в эпоху Интернета место поэзии становится всё более и более скромным, говорилось неоднократно, тревогу по этому били многие представителя мира искусства и литературы. Удивляться, по большому счёту, нечему. Начался этот процесс гораздо раньше. И даже не в СССР. Шумная биография, скандальная репутация, имидж автора значили для публики гораздо больше, чем сами стихи, ещё во времена «Серебряного века». И тем не менее, в наше время эта проблема приобрела особую актуальность. Ведь если редакции толстых журналов осуществляют какой-никакой отбор (да, не всегда объективный), то в Интернете критерием отбора выступает исключительно вкус большинства, а большинству особого дела до поэзии нет.
Как читают стихи 99 процентов читателей? Смотрит, есть ли в стихотворении знаковые слова и словосочетания (ну, допустим - "любовь", "сердце", "душа", "да здравствует Родина", "Советский Союз - наше Отечество", "за родину, за веру" - у каждого свой набор символов) - и если есть, то стихотворение ему автоматически нравится. Всё остальное – контекст, интонация, рифмы, детали описаний – это, с точки зрения носителя здравого смысла, лишнее. Ну да, если всё в стихотворении безупречно, то хорошо, а если нет – тоже хорошо. Точнее, разницы между «безупречно» и «на нуле» массовый читатель не видит вообще. Для того, чтобы оправдать отсутствие вкуса (как будто оно нуждается в оправдании), непосвящённый читатель может сказать: это всё филологи накручивают, высасывают из пальца объяснения, а авторы просто вываливают из души её содержимое, не задумываясь. Может. Статья рассчитана на читателя, который не хочет входить в эти девяносто девять процентов.
Разумеется, редактор не обязан объяснять, по какой причине он не публикует тех или иных авторов. И всё-таки придётся это сделать на примере текстов «красной пассионарии» из Харькова Владиславы Броницкой, чьи тексты мне неоднократно предлагали люди из её окружения, вполне попадающие в категорию «простодушного читателя». Заранее слышу возмущённые возгласы её единомышленников: человеку и так несладко живётся в стране чудес, а тут ещё и «свои» пытаются пнуть. Но я, насколько это возможно, стараюсь отделять личность автора от стихов и рассматриваю исключительно тексты.
Безусловно, нельзя забывать о том, что Владислава Броницкая – женщина большого гражданского мужества и героической биографии, подвергалась гонениям по линии СБУ и не отступила от своих убеждений. Речь сейчас о стихах безотносительно к личности автора
Рассмотрим несколько примеров
В Севастополе мощный военный парад. Гордость, слава российская, красота… А в Донецке солнечно. Снова «Град»… Не виню, но адова пустота. Не виню уже. Обреченно рвусь. У людей ни крыш, ни надежд, ни хлеба. На Донбассе гибнет Святая Русь, И впадает в небо…
Ну, первые две строки – с ними всё более менее в порядке. Дальше: «А в Донецке солнечно. Снова «Град». Союз «а» предполагает противопоставление, а солнечная погода же никак не является антиподом военного парада. Дальше: «Не виню, но адова пустота». Кого не виню? Здесь предполагается адресат или хотя бы «никого». Немного непонятно, почему не сказать это прозой, если не получается в стихах?
Словосочетание «Святая Русь» отдаёт пасхально-сусальной картинкой, лубком. Если было бы это написал четырнадцатилетний кадет Добровольческой армии в 1918 году, то в этом случае оно было бы уместно, правда и тогда уже затёрто.
И вот так в каждой строке – хочется спросить: ну зачем это, ну почему так, а не эдак, может, можно найти вариант поточнее? Но в вышеприведённых примерах хотя бы нет откровенного стилистического сбоя и речевых ошибок. «Высший пилотаж» в этом ряду – строка «и впадает в небо». Вообще-то страна – это часть суши, а не река (ну так, на всякий случай напоминаю). А реки впадают в моря или океаны – ну не текут они вверх! (Ну, это тоже между нами, есть такое явление, как гравитация).
Допустим, этим неуклюжим сравнением, в котором допущено две речевые ошибки, поэтесса хотела сказать, что страна, погибая, «возносится на небо». Ну забыла такое выражение, бывает. Не всем же знать нормы русского языка, а писать стихи-то "хочецца". А может, не знает поэтесса Броницкая, что подобные украшательства - и это в стихах на тему войны - ведут к обратному эффекту: вызывают не сострадание, не потрясение, а ощущение пошлости. Разумеется, против воли и благих намерений автора.
Про факты, потрясающие душу, Пиши как можно сдержанней и суше.
Этому творческому кредо поэта Дмитрия Кантова из Владимира я бы советовал взять всем начинающим авторам, которым кажется, что пафосные выражения вызывают патетические чувства, а нарочитое выжимание слёз из читателя – жалость. Как раз наоборот - не жалость, а чувство брезгливости.
Простодушный читатель может возмутиться: ну зачем цепляться к технике – да, пусть это написано слабо, пошло, неубедительно, малограмотно, но ведь чувства-то настоящие, женщина-то искренняя!
Но дело даже не в технике. Всегда можно отличить стихи не очень искушённого поэта – от непоэта вообще. Вот, к примеру, стихи Дмитрия Трибушного из Донецка. Нельзя сказать, что в них всё безупречно, есть шероховатости, неточные рифмы, и тем не менее, сразу видно по первым строкам: поэт. И при этом – удивительно просто, никакой выспренности, нравоучений, красивой позы. Просто просьба…
Як умру, то поховайте. Большего не надо. Спрячьте тело под асфальтом От дождя и «градов». Поминальною свечою Догорит высотка. Будет виться надо мною Чёрный беспилотник. Будут «грады», будут «буки» Мерно править тризну. И хохлы в чужие руки Отдадут отчизну.
Даже не замечаешь неточные рифмы, точнее не обращаешь на них внимания – за подкупающую искренность, за отсутствие позы, за правду чувства. И отсылка к наследию Кобзаря придаёт всему высказыванию особый оттенок горечи.
Это – стихи. Стихи и проза отличаются ведь не только наличием рифмы и ритма, это разный склад мышления. И более того, способности к этим разным видам творчества – в ведении разных полушарий головного мозга: проза – больше по части левого (отвечающего за логическое мышление), поэзия – правого (ассоциации). Тексты Владиславы Броницкой - нудное линейное, "левополушарное" повествование, чья логическая последовательность не нарушается никакими открытиями, прорывами, проблесками таланта, а разве что досадными ляпсусами, проистекающими из желания сказать красиво.
«Есть в поэзии, - глубокомысленно возвещает поэтесса, - дел кружевных мастера». И дальше начинает талдычить и без того заталдыченные «зады» революционно-демократической критики 19 века.
Есть в поэзии дел кружевных мастера. Как клубок размотают луну на лучи. И пускают ажурные из-под пера Вязи слов. И каких! Кто бы так научил? Так брюссельское кружево нитью плетут, Так цветут вологодские кружева, Как узорную вечность ведут из минут, Тех, что Хронос давно прожевал. Кружевятся слова мастеров и кружат. И воздушней пера, и светлее молитв. А в руке у меня слов булыжник зажат. Беспощадной борьбой. И началом всех битв. Кружева слов для тех, кто спокоен и сыт. У кого не болит про "сейчас" и про "здесь". Кто наряды свои украшает и быт. Не для тех, кто горит и огнем объят весь. С теми я, кто из слов резких, прочных, тугих Натянул над безумною пропастью сеть. Чтобы правдой спасать сирых, нищих, нагих. Лишь бы только суметь...лишь бы только успеть...
Я уже молчу о том, что стихи с сентенции, как правило, не начинаются – одно это представляется натужным и выдаёт в авторе непоэта. Или это должен быть афоризм неслыханной остроты и новизны, чтобы моментально запоминался. Либо не стоит начинать с сентенции. К тому же образ кружевницы в мировой поэзии имеет довольно многослойный семантический ореол. Взять, к примеру, «слепую кружевницу» Рильке:
Гуманность – имя шатким представленьям И к счастию неподтверждённый путь. Бесчеловечно разве, что плетеньем, Что кружевом оборотилась суть Двух женских глаз – ты хочешь их вернуть?
И уж если современный поэт обращается к образу, прочно укоренённому в мировой поэзии, то на нём лежит огромная ответственность: сказать что-то новое, обнаружить в знакомой теме новую грань после того, как с этой темой «поработали» классики, довольно сложно. Во всяком случае, не на этапе первых шагов. Но поэтесса Броницкая не заморачивается ничем подобным. Её «кружевница» лишена символически-семантического ореола первоисточника, его многоплавновости, смысл предельно упрощён и уплощён, сведён к примитивному противопоставлению «искусства для искусства» и «искусства как вида газеты» (другие варианты людям такого склада просто недоступны).
Но возникает вопрос: если вы пишите политагитку, зачем обращаться к сложным символическим образам, неужели не понятно, что это несовместимые вещи? Жанр политагитки не предполагает сложности – посмотрите, как написаны «Варшавянка» или «Смело, товарищи, в ногу». Простые по смыслу и образности, лишённые авторской индивидуальности, состоящие из общих слов, побудительных предложений. Тем не менее, они «берут» аудиторию энергией ритма и звукоряда. И да, всё равно они выдержаны в одном стиле и целостны.
Беда Броницкой в том, что она запуталась в жанрах и стилях - хочет писать политагитки, но чтобы при этом получались ещё и стихи. Ну, так, как она их понимает – то есть, «что-то красивое». Графоману кажется, что он выражает Великую Идею Прекрасными Словами, а на выходе получается довольно беспомощное пыхтение. И да, уж лучше эту самую идею пересказать прозой. (Настоящие стихи пересказать невозможно).
«Так узорную вечность ведут из минут». Что такое «узорная вечность»? Мне вот не приходилось сталкиваться с узорными вечностями. Да и вообще «вечность» - это абстракция, как она может быть узорной, почему её надо куда-то «вести» и главное – как? Но пишущая дама знает. На это бесценное знание указывает уверенное местоимение «так». Ну хоть поделилась бы опытом – как же именно. "Ведут из минут" - поэтесса хочет сказать, что она знает, что такое внутренняя рифма и умеет ею пользоваться?
"Кружевятся слова мастеров и кружат"... Кружата - это детишки кругов, по аналогии с "котятами", "щенятами", "ежатами"? Дама не слышит, что при таком порядке слов глагол "кружат" воспринимается как существительное в родительном падеже: слова чьи? - мастеров и кружат.
Правда, в стихотворении есть отдельные милые, живые образы, например луна, которую, «как клубок», разматывают на лучи. Ну и, пожалуй, образ Хроноса, жующего минуты – за это плюс. Да и в других стихах, если подробно покопаться, можно найти удачные строчки. Если бы автором их была тринадцати-пятнадцатилетняя девочка, готовая воспринимать критику и учиться, то, конечно, можно было бы и похвалить за отдельные находки. Но Владиславе Броницкой не тринадцать, а сорок с лишним, и она преподаватель ВУЗа!
Уже слышу аргумент людей, лишённых поэтического слуха: да как можно, какие мы, критики, бессердечные и безжалостные твари, ведь главное – не «как», а «что»! Женщина искренне вывалила всё содержимое своей израненноей души, а вы куражитесь, издеваетесь, опошляете... То есть стихи - это для простодушного читателя - что-то вроде насморка?
Тем, кто не понимает, что «как» и «что» применительно к искусству – это одно и то же, бесполезно доказывать, что опошлить пошлость невозможно. Они не поймут, что невнятица образов, неуважение к Слову, праздность и поверхностность суждений, неуместная выспренность или сюсюканье могут уничтожить самую распрекрасную Великую Идею. Ну такова природа искусства – нельзя им заниматься на «отцепись», игнорируя его законы. Язык мстит за неуважительное отношение к себе. Есть такая вещь, как «сопротивление материала» - оно работает не только в мире физических явлений, но и в искусстве.
И да, вся эта глубокомысленная сентенция, кое-как запихнутая в прокрустово ложе стихотворного размера, оказывается, была вступлением. А нужно она была поэтессе для того, чтобы поговорить о себе, рассказать о том, как она выгодно отличается от этих «дел кружевных мастеров». Это вообще черта романтического сознания – всё время глядеться в зеркало. (В принципе, ничего плохого в этом нет, романтиком были ранний Пушкин, ранний Лермонтов, Блок, Гумилёв, весь Маяковский, в какой-то степени романтиками всегда были Цветаева, Бродский. Главная черта романтического сознания – это наличие «лирического героя», то есть некоего образа себя.
Вот только и тут пренебрежение к природе поэтического творчества наказывает автора довольно жёстко. «А в рукЕ| у менЯ| словбулЫж|ник зажАт», - топает ногами поэтесса , пугая предполагаемых оппонентов. Вот только опять почему-то зрелище выходит не страшное, а смешное и жалкое. (Кстати, если читатель хочет почитать стихи, от которых по-настоящему страшно - очень рекомендую стихи Ирины Евсы из книги "Юго-Восток". К сожалению, сама Ирина Евса была против публикации на нашем ресурсе - по понятынм причинам. Поэтому приводить её тексты здесь я не стану из этических соображений). Нет, конечно, у Броницкой написано раздельно – «слов булыжник». Но размер-то стихотворения игнорировать невозможно, если читать стихи правильно, подчёркивая ритм. И тогда два этих ни в чём не провинившихся слова сливаются и превращаются в смешной и жалкий «словбулыжник».
«Болит про…» - русская (вроде бы) поэтесса немного не в курсе, что глагол «болит" не сочетается с предлогом «про»? Она не слышала выражения «болит душа о…чём-то»? Или считает, что в поэзии можно издеваться над языком как угодно, лишь бы идея была Великая?
Хотелось бы спросить, кого же именно автор имеет в виду под «кружевных дел мастерами»?
Наверное, таких виртуозов поэтического слова, как питерский поэт Алексей Пурин, знаток серебряного века и античности, большинство его стихов читателю, не обременённому культурным багажом, понять довольно сложно. Но сложность - именно от незнания контекста, в самих же словосочетаниях и синтаксисе ничего сложного нет. Наоборот - именно естественность и живость интонации, использование разговорных оборотов, - это то, что отличает стихи от высосанных из пальца экзерсисов. Но по меркам Броницкой, этот автор уж он точно попадёт в разряд «кружевных дел мастеров» - достаточно посмотреть любую подборку его в «Звезде» или «Новом мире». Я называю это имя совершенно условно, подозревая, что Броницкая его не читала.
В частности, его стихи «После Одессы».
Ваши хари больше мы не бачим. Прощевайте в Австрию, хохлы! Гавкайте на западно-собачьем псам своим эсэсовским хвалы. Кланяйтесь Маммоне и Бандере, жгите, изуверы, города. (Каждому отпустится по вере, - даже вам, не знающим стыда.) "Дайте ляха!", - войте, - "дайте жида!", - упыри поганые. Тарас, поротая ваша аонида, из могилы злобу сеет в вас. (Он - "поэт"! - готов поверить в Бога, если вы убьете москаля!.. Разве не от этого убога наша / ваша щедрая земля?) "Море крови! Мало крови! Мало!" - глас народа "братского"!?. Ну-ну... Геть в Европу, гады! От развала не спасти дурацкую "страну". К австриякам, ляхам и румынам! - к добрым прапрадедовским панам!.. (Ой, пройдется плеть по вашим спинам!!!) Как легко - без вас - вздохнется нам!
Думаю, тут и комментировать ничего не нужно.
Остаётся вопрос: почему в стихах эстета и сноба, «дел кружевных мастера», чувствуется концентрат ненависти, сарказма, боли, а в стихах комвалькирии, потрясающей кулачками с зажатыми в них «словбулыжниками» (на поверку оказавшимися кружевными) не прочитывается ничего, кроме позёрства и кривляния? Не потому ли, что потрясательница больше озабочена собственной красивой позой? (Кстати, в пользу этого говорят и претенциозные фотошопы, на которых Броницкая запечатлена в образе то фентезийной дивы, то, видимо, самой Революции - дамы в к красном платье на фоне крейсера "Аврора"). А может, потому что ни благие намерения, ни великая идея, ни внутренняя искренность, ни желание сказать красиво - ничего не спасает автора от пошлости, если он бездарен. Да, это несправедливо и жестоко. Но по какому-то неподвластному логике закону, бездарность может взять величайшую идею и изойти кровавыми слезами в стремлении её выразить красиво, а получается убогая и жалкая галиматья, "сопли с сахаром", "ванильная дребедень". А гений что-то вскользь пробормочет про "полумёртвых мух на вокзальном киоске" (Анненский) и - перед нами музыка сфер, стихи невероятной силы и глубины.
Или потому, что язык, чьи законы автор не уважает, наказывает автора за самонадеянность? Самодовольная глупость, поучающая других, оказывается осмеянной самим же результатом своего творчества, скатывается в своего рода самопародию.
Я не стал бы писать эту статью, если бы не был свидетелем одой сетевой дискуссии, в которой Владислава Броницкая настолько вошла в образ Коммунистичекой Совести, что назвала Иосифа Бродского «либеральным чмом» и «предателем Родины, получившим тридцать серебряников за её продажу» (видимо, попутав с Солженицыным).
Что ж, вина Бродского перед мрачной, безъюморной дамой по имени Советская Власть действительно огромна: он посмел её игнорировать. Не боролся – это было бы не так обидно, - а попросту не замечал. И даже во время судебного процесса, по воспоминаниям современников, он смотрел на другую женщину – на Марину Басманову. Но Россию он не придавал и всегда ставил на место своих русофобствующих оппонентов.
Впрочем, и за примером ходить так далеко не нужно. Это только лишний штрих к портрету. Одно время в редакции интернет-издания "Народный журналист" работал автор, чьего имени я здесь называть не буду, ибо этот человек очень просил меня не приписывать ему статус жертвы. И тематика стихов та же, что и у Броницкой - война на Донбассе, распад СССР, социальные противоречия современности, - только, в отличие от полуграмотных опусов Броницкой, это были действительно настоящие стихи - глубокие, прочувствованные, с выходом в философский план, виртуозно написанные, - стихи, а не газетная заказуха в рифму, рассчитанная на слёзовыдавливание из бабушек. Этого автора пригласила сама редакция "Наржура", но потом при горячем участии Броницкой, устроившей его травлю в стилистике кухонной свары, благополучно "съели". Это, видимо, у них называется, "классовая мораль".
Суть её состоит в том, что всё, что талантливее, ярче, самобытнее, сложнее, надо уничтожить, раздавить, сожрать. Кстати, когда, вскоре после этого случая, по интернету распространилась просьба репостнуть сообщение о преследовании Владиславы на Украине, этот поэт данное сообщение репостнул. А мог бы позлорадстсовать, мог бы отомстить, мог бы сделать вид, что это его не касается... Ну потому что куда ему до высот "классовой морали" Броницкой! Видимо, это потому, что в нём доминирует не высокая коммунистическая, а гнилая общечеловечеловеческая мораль, которая вне зависимости от степени подлости оппонента, не позволяет ему опуститься до аналогичной подлости в отношении вышеуказанного оппонента. Да, на всякий случай - для тех оппонентов, которые готовы обвинять статьи в "половом шовинизме", рад сообщить, что этот поэт - тоже женщина.
А теперь опровергните связь между этикой и эстетикой. Эстетическая глухота и близорукость, отсутствие вкуса не является сама по себе преступлением – в том случае, если человек не разбирается в стихах и честно это признаёт. То есть если к невежеству прилагается смирение, то беды нет. Тем более, по статистике, поэзию любит один процент населения, а разбирается ещё меньше. Это не значит, что остальные 99 глупы, совсем нет.
Беда возникает тогда, когда невежество, помноженное на тщеславие, принимает болезненно-агрессивные формы. Вот тогда можно всё. Можно выдавать на-гора слащавые нетленки на тему войны и не понимать, насколько это пошло. Можно оклеветать великого поэта и не сомневаться в своей правоте. Можно делать мелкие гадости по отношению к своим же политическим соратникам. Вот тут простота, действительно, хуже воровства.
Можно писать доносы на гениев (ну а почему, - думал какой-нибудь шариков, – ведь это же не справедливо, что я бездарность, а Гумилёв или Мандельштам гении, ведь революция же устранила несправедливость и неравенство, а они, сволочи, пишут лучше меня, надо, чтобы их не было). Вполне возможно, эти люди, не были злодеями, они просто искренне страдали «святой простотой». Той самой, которая подстегнула неграмотную старуху подбросить дровишек в костёр Яна Гуса.
И хватит уже эксплуатировать пошлейший лозунг «Искусство принадлежит народу». Допринадлежалось до того, что теперь Вера Полозкова или Монеточка по числу запросов в статистике Яндекса опережает Пушкина.
Поэзия обращена не к народу, а к каждому человеку в отдельности, к его экзистенциальной глубине. И да, к человеку, чей слух отточен, способен мгновенно распознавать фальшь в интонации, мгновенно – на подсознательном уровне – схватывать аллюзии и намёки. К человеку, способному идентифицировать собственный душевный опыт с опытом Пушкина, Мандельштама, Тютчева, Баратынского, Некрасова, Ломоносова – и так далее. Вплоть до Библии, Старшей Эдды, легенды о Гильгамеше и Бхагаватгиты. То есть узнать «родовое» в «единичном». Филогенез повторяет онтогенез – и не только в биологии, ибо всё взаимосвязано. («Всё было встарь, всё повторится снова, /И сладок нам лишь узнаванья миг»). Перекличка в искусстве - это не буржуазная прихоть, не способ показать свою эрудицию, а неотъемлемая часть его природы.
Конечно, удобнее всего свести литературный спор к политике. Мол, вы не коммунист, вам не дано познавать высот коммунистического духа Владиславы Броницкой, вот вы и цепляетесь к мелочам – рифмам и прочим буржуазным побрякушкам. На это можно возразить следующее: во-первых, я сочувствую левым идеям. Во-вторых, я не понимаю, каким образом из тезиса о "высотах коммунистического духа" следует тот факт, что вырожать этот самый дух надо неубедительно, слащаво и пошло? И ведь, к сожалениею, действительно, ревлюция 1917 года весьма способствовала расцвету графомании. Об этом очень хорошо написал Набоков в статье "Торжество добродетели": советская литература вернулась к невинному младенчеству Средневековья - на смену утончённому психологическому анализу и духовным исканиям русской классики XIX пришло тупое морализаторство и прямолинейное высказывание. Допустим, его наблюдения не всегда справедливы, но во многом верны. Воистину, она стала литературой "для бедных" - в данном случае не в материальном смысле.
А во-вторых, свести литературный спор к политическому легче лёгкого. Вот и бывшая майданная валькирия Евгения Бильченко на справедливую критику своего творчества Алексеем Ахматовым обиделась и решила, что её преследуют по политическим мотивам.
Как ни парадоксально, политические крайности сходятся в своём отношении к искусству – в святом неведении его природы и назначения. И в этом отношении бунтари Чернышевский с Добролюбовым, и охранители Бенкендорф с Булгариным абсолютно одинаковы. Ибо предъявляли к Пушкину до смешного одинаковые претензии – из разных политических лагерей. И рано или поздно - я в этом убеждён - произойдёт революция, в которой уже объединятся не пролетарии, а графоманы всех стран, вне зависимости от политических взглядов, - Бенкендорфы с Чернышевскими, Бильченки с Броницкими, и тогда революция 1917 года по своим последствиям покажется детской игрой. Талантливым же людям ничего не останется, кроме как сушить сухари...